Таня Танк

Он обратил на меня внимание сразу. Первую тренировку все смотрел на меня, во вторую подошел и пригласил на свидание. Для меня это показалось как-то слишком прямо, но я тогда была уязвима после расставания и подумала – это же меня ни к чему не обязывает. И согласилась. Только потом я узнала, что именно с этого момента он стал считать меня своей девушкой, хотя у меня такого и в мыслях не было. Тут важно упомянуть, что тогда и он, и я жили с родителями.

Тринадцать лет брака со "святым человеком", пять беременностей, четверо детей и... усиливающееся желание выйти в окно. К счастью, героиня этой истории вовремя поняла, что выходить лучше в дверь...

Ее сила, здравомыслие, способность в одиночку пойти не только против абьюзера, но и кучи "косвенных" агрессоров вызывают восхищение. Надеюсь, опыт автора вдохновит тех из вас, кто пока не видит выхода из абьюза...

"Когда моя история начиналась, информации в сети об абьюзивных отношениях почти не было, и мне казалось, что я схожу с ума, потому что снаружи моя семья была идеальной. Я задыхалась в своей семье, плакала по каждому поводу, были постоянные мысли о суициде или хотя бы о том, чтобы заболеть и умереть.

Те немногие, кто был в курсе, говорили, что у меня послеродовая депрессия, а муж сокрушался, что "женщины нынче не те, вот раньше рожали по 10 детей и ничего, а ты всего пятерых за 9 лет родила и ноешь, и вообще ты меня обманула, говорила, что сильная, любишь детей и хочешь пожить для семьи, а у самой одни амбиции и никакого желания заниматься детьми".

С этих разговоров мужа во время последней беременности и наступило начало конца моей супружеской жизни и начало моего протрезвления, потому что я не могла вместить всю ту жестокость, которую будто бы любящий меня человек мне демонстрировал в самый уязвимый период моей жизни - тяжелую пятую беременность. "Да он меня не любит!" - было первым осознанием на долгом пути возвращения к жизни.

А начиналось все красиво и благородно. Он был хорошем парнем из православного прихода, куда меня в 14 лет привела моя мама. Тогда он сразу ей понравился, и мама делала всё, чтобы мы подружились. Ему было 22 года. Дружить мы не стали, но познакомились и периодически общались. Все в приходе прозвали нас парой.

В итоге, когда мне исполнилось 19 лет, он сделал мне предложение. Слова его были такие: "Я подумал, ты мне походишь". Мне резанули слух эти слова, особенно на фоне того, что отношения наши были поверхностные, и он меня совсем не знал как личность. Я поделилась своими смущениями со старшими друзьями, с родителями, но в ответ услышала, что "ничего в жизни не понимаю, такой человек надежный, серьезный, какие ты там чувства ищешь? Влюбленность пройдет, а серьезные намерения останутся".

Я не хотела в 19 выходить замуж, у меня были большие планы насчет учебы. Да и морально я не была готова к серьезным отношениям, особенно с человеком, которого почти не знаю. И я решила отказать. Но тут давление родственников усилилось, подключился духовник, меня стали откровенно запугивать "пожалеешь, что упустила свой шанс, локти будешь потом кусать". Это сейчас я понимаю всю сущность этого давления, а тогда мне казалось, что близкие действительно меня предостерегают от неверного шага. И я согласилась.

"Ты хочешь осквернить наш брак"

Мы поженились через год, поспешно и не очень весело. Его мама, которая сначала полюбила меня всей душой, вдруг резко передумала в день свадьбы. Она сказала сыну, что не благословляет этот брак и проревела у нас на глазах весь праздник.

Мы стали жить в моей квартире, которая досталась мне от деда. Потом кстати муж нередко шутил, что "взял меня из-за квартиры". Теперь эти слова кажутся совсем не смешными.

Первые дни после свадьбы все было хорошо. Мы много разговаривали и казались друг другу такими единодушными. Даже песни напевали в унисон, причем я начинала напевать в голове, а он, как будто мысли мои читая, и продолжал уже вслух. Тогда я подумала, что нашла свою вторую половинку.

Первый ледяной душ случился в середине медового месяца, когда он вдруг внезапно замолчал, стал отстраненным и производил впечатления обиженного. Я пыталась с ним поговорить, но он уходил от ответа. Помню, тогда меня накрыла первая серьезная волна тревоги и отчаяния. Мы были в отпуске далеко от дома, и я в свои 20 лет совершенно не понимала, что происходит.

Через несколько дней, когда я была полностью измотана и нашла единственное объяснение тому, что происходит в своей собственной никчемности (ведь все говорили, чтобы я не упускала такой шанс, а значит со мной что-то сильно не так), он вышел на разговор. Суть его страдания была в том, что ему показалось, что я не христианка, а тайно придерживаюсь другого вероисповедания, а значит, хочу осквернить наш брак и его будущее священство, о котором он мечтал.

Даже из зеленой двадцатилетней позиции эти слова показались мне словами сумасшедшего. Они были совершенно невероятными, ведь я была тогда искренне верующей девушкой, соблюдающей все уставы и каноны. Плюс медицинское образование, которое я еще не закончила получить на момент брака, позволило мне сохранить трезвомыслие и очень расстроиться. Это была не красная лампочка, а воздушная тревога.

Вернувшись из медового месяца домой, я побежала советоваться с близкими. Но меня поставили на место, сказали, что я все преувеличиваю и от первых же трудностей семейной жизни навела панику. Муж при этом дал задний ход, и сказал, что "что-то на него нашло и это все, конечно, не серьезно". Тогда я впервые начала сомневаться в своей адекватности, ведь все было серьезно и очень странно.

Потом начался период сближения и его экстремальной искренности, где он рассказал массу пикантных подробностей из своей жизни, чем смутил меня еще больше. Хотел услышать взаимную исповедь, но так как рассказывать мне было особо нечего, да и морально я к такому была совсем не готова (остатки здравого смысла все еще били в набат), то исповеди не произошло. Тогда он начал опять надумывать обо мне всякие небылицы, а потом "прозревать" и осознавать, как ему со мной повезло.

Качели раскачивались все сильнее и быстрее. Периоды прозрения становились все меньше. Параллельно он начал отваживать от меня всех друзей и родственников. Везде только с ним, а подруги "тебе зачем, мы же теперь есть друг у друга". Я повелась на этот сахар, потому что не хотела, как поколение моих родителей, жить с мужем и жаловаться на него подругам (только потом поняла что и то, и другое крайности), и обрубила все контакты.

Начались проблемы в интимной жизни, первые принуждения к близости, разговоры о супружеском долге. Причем с влечением у меня все было хорошо, но хотелось уважительного обращения, близости и общения, с учетом реальных обстоятельств, когда время и место соответствуют желанию, а не когда я опаздываю на экзамен или болею с температурой 39. Как только я начинала об этом говорить, он либо уходил "в покаяние", либо заводил такую изматывающую беседу, что легче было отказаться от обсуждаемых проблем, чем закончить ее живой.

О беседах... Беседы с абьюзером - это ад адский, особенно если ты любишь человека и ведешь диалог честно. В начале он делал вид, что хочет меня выслушать, но потом начинал так виртуозно выкручивать наизнанку все мои претензии, что виноватой оставалась я, причем даже в своей голове, либо если остатки осознанности поднимали голову, то я начинала так психовать от безысходности, что он еще больше "убеждался", что все проблемы в нашей семье от моего неумения вести диалог.

Свою позицию он подтверждал советами психологов, даже водил меня к одному, который открыто упрекнул меня в нежелании налаживать отношения и договариваться. Это сейчас я, прочитав, массу книг по абьюзу, знаю, что семейная терапия в ситуации семейного насилия противопоказана по определению. А тогда я была загнана в угол. Я думала, что достигла дна, но, как покажет моя история, стучали оттуда еще не раз.

"Из-за твоей больной психики страдают наши дети!"

Через полгода семейной жизни я забеременела. Он был очень рад, но никакой помощи мне не оказывал. Тогда я была здоровой и крепкой, и справлялась со всем сама. Однако отсутствие плюшек от своего положения меня смущало, так как в родительской семье над беременными тряслись и сдували с них пылинки, ведь в здоровом ребенке была заинтересована вся семья.

Беременность закончилась плохо. На позднем сроке была выявлена патология, не совместимая с жизнью. Мой первый ребенок родился мертвым. Сказать, что я умерла тогда вместе с ним - не сказать ничего. Это было испытание сверх сил. Муж сначала оплакивал потерю вместе со мной, но потом с легкой подачи своей мамы перестроился в обвинителя. Он стал навязывать мне чувство вины, что именно мое неправильное душевное устройство привели к гибели ребенка.

Хотя я прошла после этого кучу врачей, генетиков и прочего, где все единодушно говорили, что "это случайность, так бывает, вы не виноваты", но у мужа было другое мнение. Это была первая большая трещина в нашем семейном доме. Когда я была доведена до отчаяния, все вокруг вдруг объединились и решили помочь нам преодолеть это нелегкое испытание. Муж стал внимательным, близкие помогали, как могли, убеждали, что нам нужно непременно попробовать еще раз. Жизнь стала налаживаться, а ведь я была готова развестись с этим странным жестоким человеком, так я тогда его впервые ощутила.

Период оттепели затушил мои тревожные мысли и неприятные чувства, тем более что я была ими изрядно измотана и так хотела передохнуть. На этой волне я забеременела второй раз. Муж вел себя так же, как и в первый раз, плюсом стал придираться и изводить по пустякам. У меня началась угроза прерывания. На нее муж отреагировал со свойственным ему уже на тот момент умением виноватить. "Это все из-за твоей больной психики! Наши дети страдают из-за тебя". Не надо говорить, как это отражалось на мне и течение беременности.

Но родила я благополучно, здорового крепкого малыша. Муж постепенно начал "оттаивать", мы опять стали хорошей семьей. Но не надолго.

Вот сейчас я пишу это, и может показаться, как я могла быть такой дурой. Но в защиту (не себя, а всех тех, кто оказался на моем месте) могу сказать только одно: когда ты находишься под воздействием яда нарцисса, ты парализована во всех отношениях. Здесь как нельзя лучше подходят слова "в отношениях всё сложно". И не просто сложно, а запутано так, что ты черное видишь белым, а холодное ощущаешь горячим. Думаю, нейрофизиологам предстоит еще много поработать над патогенезом этого состояния, потому что изучение его только начинается.

Итак, я начала рожать через год. Возможно, это была моя психзащита, чтобы доказать себе, что я могу. Возможно, компенсация после непрожитой потери ребенка. Но со стороны мужа это было постоянное репродуктивное давление, отказ от средств контрацепции, все это сопровождалось изматывающим сексуальным преследованием, когда согласиться на секс было единственной возможностью поспать.

Я прекрасно понимала, что с каждым ребенком на меня сваливается все большая и большая тяжесть об единоличной заботе о них, так как муж практически не помогал, но при этом сил сопротивляться у меня становилось все меньше, а учитывая, что я всегда хотела большую семью (правда не в 20 лет и не с родами через год), то смирялась со своим положением. Сил сопротивляться не было. На его стороне была Церковь с ее безудержной тягой к пропаганде многодетности.

С каждым последующим ребенком со всеми прочими видами абьюза все больше стало чувствоваться экономическая зависимость. Мне нужно было выпрашивать деньги на прокладки и трусы. Нормальной одежды не было. Питалась по остаточному принципу. Зато у мужа то и дело появлялся новый айфон, айпад или машина. Любой разговор о деньгах обрывался на корню тем аргументом, что он глава семьи и сам распоряжается ее бюджетом, а я просто не умею разумно относиться к деньгам и беречь вещи.

Периоды игноров стали длиннее, а светлые промежутки короче. И вот наступила последняя беременность. Здесь абьюз расцвел во всей красе.

Надо сказать, что я не хотела ввязываться в еще одну беременность, так как не справлялась с уже имеющимися детьми.

Когда он увидел, что я тверда в своих намерениях выдержать паузу, то от привычных обвинений он перешел к покаянию. Много говорил о том, что он видит свою лень и то, как был неправ, что совсем не помогал мне с детьми. Он начал о низ заботиться, давать мне время на себя, обновил гардероб. Все это выглядело как искреннее просветление, ведь бывает же такое на свете, и я потеряла бдительность.

Мы стали пытаться зачать ребенка, но несколько месяцев у нас ничего не получалось. Все это время он держал марку, а я думала, что наконец-то он прозрел и увидел, как сильно я его люблю и как много готова сделать для нашей семьи, лишь бы мне дали небольшую передышку. Вот теперь-то все будет хорошо, как и должно быть.

С этими мыслями я прибежала к нему, когда увидела две полоски на тесте. Ответ меня убил: "Ааа, ну хорошо". С этого дня помощь прекратилась, а злокачественный нарциссизм мужа стал прогрессировать со скоростью мысли. Мы готовились к поездке в отпуск, решили его не отменять из-за беременности, ведь море так полезно для здоровья. Только все заботы о сборах, как и о трех уже имеющихся детях, легли на меня.

К моменту нашего заселения в гостиницу, я была выжата, как лимон, а он спокойно лег на диван и сказал: "Займись детьми". После этого у меня случился настоящий нервный срыв. Чтобы остановить крик (как он тогда сказал), муж впервые меня ударил. В чужой стране. Во время четвертой беременности. Я хотела покончить с собой. Это было не взвешенное решение, а порыв, возникший от невыносимой измотанности, боли и безысходности.

Кто-то скажет, ну почему эти женщины не думают о детях. Я думала. Но мне внушалось, что детям я приношу только вред, это было уже в моем подсознании. Казалось, что всем станет легче, если я умру. Как я рада, что ничего подобного не совершила! Бедные были бы мои дети, оставшись жить с таким отцом. Особенно девочки.

Про отношения моего мужа (и РПЦ) к женщинам надо рассказать отдельно. В начале пути с тобой обращаются уважительно, на равных, даже излишне вежливо, так, что чувствуешь себя барышней из 19 века. Они же ратуют за традиционные ценности, поэтому выпады а-ля джентельмен с теми, кого надо подсадить на крючок, не редкость.

Во всем виновата женщина

Но разница в обращении быстро начинает контрастировать с разницей в отношении. Женщина, в понимании представителей церкви, помощница. Но ее роль не просто второстепенная. Женщина виновата во всем с незапамятных времен, начиная с первородного греха. Все трудности семейной жизни, неудачи, проблемы в приходе списываются на пагубное влияние женщин. В той или иной мере проповеди об этом идут в каждой церкви. Иногда явно агрессивно, иногда манипулятивно завуалировано, но так или иначе, если вдуматься, все проповеди обращены к "женским" душевным недугам (празднословие, осуждение, зависть).

При этом внедряется мысль, что ум женщины гораздо слабее мужского, поэтому любые здравые инициативы, вносимые женщинами, в лучшем случае игнорируются. А в худшем тебе укажут на твое место и пристыдят. Причем учение Церкви на этот счет остается не замечаемым, ведь в евангелии черным по белому написано, что для Бога не имеют различия "ни богатый, ни бедный, ни раб, ни свободный, ни мужчина, ни женщина" (видимо, перечисляются самые топовые на начало нашей эры социальные предрассудки). Тем не менее, эти слова игнорируются.

А если ты попытаешься их привести в каком-нибудь защищающем права женщин диалоге, то представитель церкви (читай: приходской священник) разведет беседу-проповедь а-ля запутывающий все абьюзер.

Итак, возвращаясь к моему мужу, первое, что приходит на ум, это анекдот, который он рассказал мне накануне свадьбы. Я тогда обучалась вождению автомобиля и готовилась сдавать на права. И мой любимый человек, узнав об этом, сказал: "Женщина за рулем, это же... как обезьяна с гранатой". Если честно, то я была в шоке. Мой отец много лет обучал вождению и всегда говорил, что женщины дольше учатся, но аккуратнее и безопаснее водят. И вообще в нашей семье к женщинам всегда было уважительное отношение. Может поэтому моя мама, непуганая мизогинией, отдала меня и всю семью в последующем, в лапы этой чудовищной системы. Но это уже совсем другая история.

Анекдот меня шокировал. Я поделилась тогда своими сомнениями с мамой, на что получила ответ: "Ну да, анекдот неуважительный. Но ты совсем другой человек! Он быстро поймет, какая ты умная, талантливая женщина и никогда уже не будет вспоминать подобные анекдоты." В общем, методом рационализации, я заглушила смрадный душок, который еще долгое время меня преследовал мою память.

Вообще мой муж редко "прокалывался". Он всегда держал марку благородного, уважающего человека, хорошего семьянина, любящего отца, ответственного пастыря. Поэтом у, наверное, мне пришлось так нелегко, когда я от него сбежала.

Но до побега еще далеко. Пока я беременная с тремя погодками на руках, вкушаю все прелести женоненавистничества. Я никто и звать никак. Со мной не разговаривают неделями. Не дают денег на еду и лекарства, не помогают с детьми от слова совсем. На мое естественное недовольство сложившимся ходом вещей муж реагирует агрессивно: и словами и поступками. Он говорит мне, что я получаю то отношение, которое заслужила. На вопрос, чем я заслужила такое обращение получаю ответы "подумай сама".

Периодически у меня начинают возникать приступы отчаяния, я перехожу в наступление, начинаю говорить, что так больше не могу, что это не по-христиански - бросать друга в беде, обличаю, обличаю, обличаю - в надежде, что у мужа проснется совесть, ведь он же православный христианин (в этом я на тот момент еще не сомневаюсь). Эти приступы муж стал использовать для легализации физической агрессии.

Сначала он больно, до синяков хватает меня за руки и тащит разбираться в комнату, не смущаясь ни животом, ни тем, что это видят дети. Потом хватает за шею, угрожая придушить. Запирает в комнате, чтобы я подумала над своим поведением. Приглашает в квартиру старых и новых друзей и родственников, несмотря на мои просьбы этого не делать в определенное время, когда болею я или дети, или когда в квартире бардак. Но он злорадно улыбается и говорит: "Я тебя слышу, но решение приму сам".

Он может позвать меня к столу налить чай гостю и вежливо со мной разговаривать, даже пригласить к беседе, и я начинаю думать, что он наконец-то пришел в себя. Но гости уходят и холодный игнор продолжается, а гора посуды остается на мне. Я начинаю ее мыть, тут он выскакивает из комнаты и сквозь зубы цедит: "Займись детьми, посуду помоешь потом".

Да, забыла сказать, что он забрал себе самую большую комнату в нашей трехкомнатной квартире и назвал ее своим кабинетом, где запирался, приходя домой. Потом врач, который будет его лечить от давления в стационаре, скажет мне: "Как вы не понимаете, у него такая трудная работа, а дома он не может отдохнуть, там шум и дети". Видимо, жаловался, раз врач проводила со мной такую беседу.

Я стояла в этом больничном коридоре и чувствовала себя виноватой в этом огромном 7-месячном животе и трех дошкольниках, сидящих сейчас дома с бабушкой. Кстати, в детский сад детей он оформлять не разрешал, ссылаясь на то, что настоящая мать занимается своими детьми сама.

Детьми я занималась сама по полной. Забота, воспитание, питание, сон, болезни, все бытовые нужды. Кружки и занятия - танцы, шахматы, музыкальная школа, общая физическая подготовка, подготовка к школе. Это все на фоне перманентной беременности и кормления грудью.

И на фоне всего этого я постоянно слышала, что мне не нужны дети и я ими не занимаюсь. Дети до сих пор транслируют мне периодически слова папы, что "ты уделяешь нам мало времени". Меня до сих пор выводит из равновесия простыни текста с обвинениями, которые бывший уже муж высылает мне, как я понимаю теперь, в рамках пингов. "Как?! Как можно такое говорить?? Как можно так нагло врать??" - начинает звенеть у меня в голове при первых же намеках на эту тему. Ведь дети - это то, во что я и вкладывалась все эти годы. Ради чего бросила мысли о карьере и хорошем образовании. Столько прорабатывала это с психологами, но так и не могу пока научиться игнорировать эти провокации.

Издевательства в последнюю беременность были изощренными и искусно жестокими. Муж мог не разговаривать со мной днями и неделями и при этом подходить ко мне, задирать футболку, трогать живот и говорить с малышом. На мои попытки опустить майку я получала неизменное: "Ты не можешь запретить мне общаться с моим ребенком". И он продолжал это делать, не взирая ни мои слезы, ни на отмахивания.

Это насилие над собой я запомнила как самое травматичное и болезненное. Оно до сих пор мной не пережито. Уже в прошлом сексуальные домогательства, вербальное насилие, экономическая зависимость. Но как вспомню, как он трогал живот, так начинает тошнить. Я чувствовала себя инкубатором, вещью, над которой хозяин имеет безграничную власть. Это самое ужасное из пережитых мною чувств за время моей жизни с абьюзером.

Я кстати писала тогда стихи. Так я могла хоть как-то вербализовать и выплеснуть свою боль. Вот одно из них:

О чем писать, когда внутри так больно.
Хочу кричать! Но не услышат.
Хочу бежать, но не помогут.
Осудят, может быть невольно.

Хочу, чтоб стало просто легче,
И дальше жить под старой крышей,
Но кажется, душа из тела
Вырваться хочет.

Как будто воздуха мне мало
И все внутри кипит от боли
Как будто сразу весь пуд соли
На рану вышел.

И снова стон сдержу, как первый,
И лягу тихо в одеяло.
Сон успокоит мои нервы...
Но сна мне мало.

"Рожать детей - твоя обязанность, а не праздник"

В конце беременности у меня была угроза прерывания, но муж не дал мне добро лечь в больницу, сославшись на то, что не с кем оставить детей. Поэтому я ходила на процедуры дневного стационара. Сейчас я думаю, неужели он был не заинтересован в рождении здорового ребенка. Или он совсем отмороженный или просто садист.

Угрозу прерывания я преодолела, но скоро возникла новая проблема. Шла уже 40-я неделя, а роды все не начинались. Моя знакомая пожилая врач акушер-гинеколог сказала, что мой мозг просто не может настроиться на роды из-за постоянных текущих дел и надо лечь в роддом заранее, а там и схватки начнутся сами. Это предложение было воспринято мужем в штыки, он сказал, что это моя блажь, и я просто хочу отдохнуть. Сейчас я думаю, а что плохого было в том, чтобы дать беременной жене отдохнуть? В общем, он обиделся и перестал со мной разговаривать.

Он со мной не разговаривал всю неделю, пока я лежала в больнице. Потом начались схватки. Я написала ему об этом. Сейчас жалею. Он прибежал на роды. Как примерный папа, он присутствовал на всех родах, кроме одни стремительных, на которые не успел. Роды были быстрые, но сложные. Плод оказался большой, и я никак не могла его вытужить. Только благодаря опытности акушерки ребенок остался жив, но у меня во время потуг разошлись кости таза.

Нужно было делать кесарево, скажут потом врачи. Но кесарево не сделали. Малышку мы еще долго потом лечили от ППЦНС, а я месяц не могла нормально ходить - боли в костях таза были страшные. Расхождение было небольшое, и меня не положили в хирургический стационар, как это делают обычно. Я лечилась амбулаторно. Муж знал обо всем, на его глазах чуть ребенок не погиб, неимоверными усилиями и потерями здоровья был рожден, но поведение мужа перешло все рамки разумного после выписки из роддома.

Сначала в день выписки ему не понравился тон моего голоса по телефону, и он сказал, что я сама все испортила, будь готова. Праздник по поводу выписки превратился в треш. Он опоздал, мы долго парились и ждали, когда он освободится. А занят он был важным телефонным разговором на крыльце роддома.

Потом все же он изволил принять ребенка, сунул мне цветы. Он отвез меня домой с четырьмя маленькими детьми и уехал. В холодильнике пустота. Я подумала, что поехал покупать еду, уж если не к празднику, то хотя бы к ужину. У меня страшно болели кости, но малыши так хотели познакомиться с новым членом семьи, что мне пришлось взять всю свою волю в кулак и организовать знакомство. Пока мы раздевались и знакомились, сосали титю, какали и срыгивали, мылись и снова кушали, прошло 5 часов. Мужа не было и продуктов тоже.

Приехал он злой и сразу заперся в своей комнате. На мои вопросы не отвечал, из комнаты гаркнул выйти и заняться детьми. В слезах от боли и отчаяния под крики голодных малышей я стала готовить ужин из найденных в закромах макарон. Накормив детей, я начала убирать со стола, а дети побежали беситься перед сном. Я уже смирилась с тем, что сейчас как-нибудь сама всех уложу, выпила обезболивающее на свой страх и риск.

Но тут он вышел из комнаты и приказал заниматься детьми, а не ерундой. Тут я не выдержала. Я заревела, начала кричать о том, как можно быть таким жестоким. На что увидела на его лице страшную спокойную улыбку, с которой он сказал: "Что-то не нравится? Вали! Только детей ты не получишь, в том числе и малышку! Я докажу, что ты неадекватная! А если хочешь видеть детей, работай и не пищи. Рожать детей - твоя обязанность, а никакой не праздник!" Тогда я поняла, что рожать больше не буду. И жить с этим человеком больше не могу. Но до выхода из этого тоннеля было еще долго...

(Окончание в следующем посте)

Обратите внимание на "гармоничное" взаимодополнение нарциссических и параноидных мотивов.

А мне бы еще хотелось соредоточиться на таком психологическом феномене, как самооговор. Читая эту исповедь, я вспомнила "Час ноль" Агаты Кристи.

В побочной сюжетной линии рассказывается, что дочку инспектора полиции, ученицу колледжа, обвинили в воровстве.

В качестве неоспоримого - и единственного - доказательства директриса назвала то, что "она сама созналась".

История читательницы, которой не повезло встретить человека с выраженным параноидным и нарциссическим расстройством личности.

Героиня этой истории определяет своего мучителя как covert нарцисса (скрытого), мне же кажется, что в Юре преобладают параноидные черты. Предлагаю поискать их и обсудить.

В конце истории - выводы, сделанные героиней на будущее. Мне показались очень дельными.